Пояс неверности - Страница 36

– Почему-то я думаю, вы знаете, где Лия и бумаги Алекса.

– Ну и думай, хрен с тобой.

– А Хачик? Зачем вас возили к нему?

– Слушай, ты больной? Посмотреть он на меня хотел, понял?

– Это ты больной, – с яростью зашипел Артем, поглядывая на дверь. – Я намерен посадить этих тварей. Ты можешь помочь, но не хочешь. Мне нужны бумаги.

– Ну, ты и мечтатель! – в тон ему ответил Каракуль, подавшись корпусом вперед. – Ничего у тебя не выйдет. Картошку сажай в огороде. А упрешься бараньим рогом, тебя, как барана, и разделают. За эти бумаги твою родню вырежут до седьмого колена. В них Алекс расписал все грязные делишки наших воротил, которые они проворачивали через порт. Суммы в них – страшные. Там Булькатый, Шкалик, Тимоха и Хачик. Это я говорю без протокола. И кончай месить языком, надоело. Есть на меня что – заводи дело, нет – отпускай.

– Ты же не уголовник, какого черта дерьму помогаешь?

– Ты не понял. Я себе помогаю, себе. Знаешь, мне еще не надоело жить. Скажи, только честно, если ты такой добрый, каким хочешь казаться, сколько меня собираются тут держать?

– Честно? Хорошо. Пока десять дней. Так решил прокурор.

– Угу. Значит, я буду поскальзываться и падать в течение десяти ночей? – рассуждал вслух Каракуль. – Многовато. Так можно инвалидом стать. А потом что?

– Потом либо отпустят, либо переведут в СИЗО.

– И это без заявления потерпевшей? М-да, грубо работаете.

Каракуля увели. Появился хмурый Сева. Артем тоже был угрюмым, но вспомнил, зачем посылал парня:

– Нашел Руслана?

– Нашел. Послал он меня. И тебя. Как допрос?

– Никак, – буркнул Артем. – Каракуля били ночью. Ты случайно не участвовал в этой постыдной акции?

– Не участвовал, – огрызнулся тот. – Но, скажу честно, с удовольствием бы раскроил ему череп.

– Вот поэтому нас не любят, Сева, – проговорил Артем, вставая. – Возьми пленку, посмотри начало, подсказываю тебе, – до изнасилования. А потом припомни информацию Руслана о событиях в доме. Когда сложишь все, получится очень интересная картина.

– Вот уж не думал, что ты станешь на сторону насильника и отморозка. Куда ты?

– Пройдусь. А ты дуй с Русланом в Краснодар. За день управитесь, я думаю.

– А командировочные?

– Ключ от квартиры, где деньги лежат, не хочешь? Мы же договорились, что работаем тихо. Начальству скажу, что вы отлучились по моему заданию. Пока.

– Зарплата у меня не позволяет ездить на свои, – проворчал Сева. Когда Артем захлопнул дверь, крикнул ему вслед: – Все какие-то психованные! Тоже мне, один обижен на весь свет, другой прямо адвокатом скоро станет. Ненормальные.

Около полудня Лию навестил сам Адам Рудольфович. Она успела разобрать ночное ложе, чтобы не догадались, на чем спала, и не убрали тару. Булькатый спустился вниз, стал в хозяйскую позу перед ней, сидевшей на ящике посередине подвала. Адам Рудольфович в отличие от Хачика не стеснялся показывать свое истинное лицо. Сила, полагал он, должна ощущаться во всем: в поведении, в речи, в жестах, во взглядах и поступках. Такой принцип помогает сломать человека.

– Ну? Может, договоримся? – спросил. Поскольку Лия молчала, ежась от холода, Адам прошелся туда-сюда, потом сказал с сожалением: – Ты очень красивая девушка, Лия. И молодая. Тебе разве не хочется жить?

– Вы все равно меня убьете, – наконец выговорила она.

– Ну, – развел он руками, – может, и не убьем, если ты будешь хорошей девочкой. Скажи, где ты спрятала бумаги Алекса? Лия, сегодня пятница, а вот завтра... завтра суббота.

– И что? – подняла она глаза.

– А то, что завтра здесь никого не будет. У моих рабочих два выходных, как положено по трудовому законодательству. Значит, твоих криков никто не услышит. Ты будешь умирать долгой, мучительной смертью.

– Тогда эти бумаги пойдут по назначению, куда просил их отправить Алекс, – набравшись мужества, выпалила Лия.

– И куда ж это он просил их отправить?

– В ФСБ!

– Дешевый трюк, – нахмурился Адам Рудольфович, упоминание о ФСБ задело по нервам. Он приблизился к Лии, схватил пятерней за подбородок, сжал. – Либо у тебя их нет, либо ты идиотка, насмотревшаяся кино. Никто не узнает, что с тобой стало. Тебя мои ребята... увидишь сама.

– Тогда вы не найдете документы, – упрямо повторила Лия.

Адам Рудольфович влепил ей пощечину и удалился со словами:

– Пожуем – увидим. А жевать тебя долго будут, особенно когда я привезу сюда твоего мальчишку. И вот тогда ты мне все выложишь. Молчишь? Ну, молчи, молчи.

Снова Лия осталась одна. Когда голоса смолкли, поставила несколько ящиков друг на друга у стены, где под потолком находилось окно, к ним приставила еще, соорудив лестницу. Взобралась. Орудуя прутом, пыталась отбить цемент, в который погружалась решетка. За этим занятием провела весь день. Слыша голоса, она быстро разбирала ящики и садилась на середину подвала. Два раза ей приносили еду, но эту дрянь в грязной миске не стала есть, только хлеб. За день удалось немного раскрошить цемент. Лия, долбя стену, повторяла:

– Как же крысы прогрызают цемент? Почему они могут, а я нет?

Вновь предстояло провести ночь с крысами. Лия, бросив долбить стену, торопливо сооружала из бидонов и ящиков площадку посреди подвала.

В то время как Адам Рудольфович возвращался в город злой от упрямства Лии, Хачатур Каренович принял у себя в кабинете Тимошенко. Его удивило настойчивое требование Тимохи встретиться по очень важному делу. Любопытно стало – что за новости принесет он. И вот Тимоха, наутюженный и аккуратно причесанный, до омерзительности чистенький, в голубом костюме и голубой рубашке с лазурным галстуком, предстал пред очами Хачатура. Тимоха обожал оттенки голубого колера, очевидно, основной инстинкт повлиял на пристрастие к определенному цвету. Он устроился в кресле и нагло, как приятеля, пригласил присоединиться Хачика, ударив ладонью по кожаной поверхности соседнего кресла: